Напротив высотки гостиницы «Украина» в семидесятые годы /и ныне там-же/, в бывшей огромной мастерской Владимира Александровича Серова располагались творческие мастерские живописи АХ СССР. Да и помещение было «ах»! С верхним светом , с большими окнами , со стелажами ,до верхних полок которых добраться можно было лишь с помощью «лестницы Иакова» . Размеры помещения напоминали о законах пчелиного роя — для пчелиной матки ячейка сота делалась больше , чем для других пчел . А тут «в маточную ячейку» , после того, как её покинула «матка» , поселили сразу несколько «молодых пчёл». Позволю себе по этому поводу некоторые отступления. Широко известный , в своё время, автор ленинианы Владимир Александрович Серов творил здесь. Более того, мне удалось повидать там и сапожки и пальто Ильича оставшиеся после Вл. Серова в небрежении. В наши школьные годы Серов ,будучи президентом Академии художеств , приезжал к нам в МСХШ и выступал перед ребятами. МСХШата в общем никак особенно это не воспринимали, как вообще не воспринимали тогда официоз, вниманием которого отчасти были избапованы, однако ориентированы были на другое, каждый по своему. Мне же Вл. Серов памятен с детства, но по другому поводу. В 60-е годы была запущена в жизнь художественная лотерея и в одном из журналов на цветной вкладке были напечатаны живописные работы советских художников, участников лотереи. В том числе и зимний пейзаж Вл .Серова, своим мотивом напоминавший мне картины обожаемого мною Ивана Шишкина. Серовская работа так восхитила меня, что я, выпросив у родителей денег, купил несколько лотерейных билетов и мечтательно верил, что обязательно выиграю этот пейзаж. Но , увы, не досталось ничего. Однако с тех пор я знал, что этот художник писал не только Ленина с рабочими и крестьянами /с большим мастерством,надо признать/ , но был автором великолепных русских пейзажей и красивых натюрмортов, находя для своего искреннего чувства отдохновение от «трудов праведных»….
Но к теме!
Когда мне выпала честь быть принятым в мастерские, все основные рабочие площади были уже заняты и я разместился в небольшой, направо от входа, комнате отдыха. Значительная часть комнаты этой была наполнена работами Коли Зайцева. Он был принят в творческие мастерские ещё при Гелии Коржеве, а заканчивал свой срок пребывания в мастерских уже при новом руководстве, при братьях Ткачёвых. В то время у него начинался новый этап жизни и творчества. Я знал Зайцева и прежде ,он был несколькими годами старше по институту. Видел я до этого одну его работу в Манеже, которая меня остановила. Не помню названия, не помню даже сюжет, но помню необычное впечатление от неё. При всей непохожести на всё другое, висевшее рядом и не рядом, она была особенно убедительна, что-то глубинное твоё , откликалось этой работе и подтверждало её правду. Хотелось ещё и ещё раз возвращаться к ней, понять и, что греха таить, «поверить алгеброй гармонию», однако не тут-то было…
Вот теперь, вольно или невольно, мне пришлось работать в доступном соседстве с его холстами. Практически в них было главное, что сделал к этому времени он, уже зрелый и творчески и летами художник. Можно было, деликатно листая, посмотреть всё; я был потрясён и растерян. Что это? Дело в том, что мне казалось — мой круг постоянного общения, изобразительные формы этого круга были совсем другие, да и , казалось , самодостаточны они были…
Но здесь? Здесь всё дышало правдой, но было всё-же неожиданно — тот-же мир , но как-то заново открытый ! Я уже говорил, что официоз в искусстве был сильно не в моде у молодого поколения художников 70-х , впрочем, как и у их предшественников 60-х годов , ибо официоз , даже грандиозный, всегда носит на себе жалкую печать обслуживания. Даже игра в победившую правду, изображающую отрицание официоза прошлых лет, скоро обретает суть и форму официоза нового , столь же навязчивого и фальшивого, как и старый. Даже малейших покушений на статус официозного художника нет у Николая Зайцева. Общение его работ со зрителем это тихий разговор души с душой…
Николай Зайцев, насколько я знаю, человек от мира сего, вовсе не отшельник обитающий в «тайных пещерах». Вместе с тем в нём живёт, как «град Китеж», мир русской провинции в закромах которого хранится жизнь удалённая от неких цепких лап, расхищающих и оскверняющих уже почти сто лет то, что дорого было нашим предкам, дорого и нам. Когда же задаётся кем-либо вопрос: «А что это за сокровища такие?» — не стоит и отвечать. Не переживший, изначально не чувствующий это, если поймёт, то со временем, или не поймёт никогда…
В институтские годы, помнится, один очень и очень даровитый студент, очевидно от какого-то временного опустошения души воскликнул патетически: «Х…уть, что-ли, под леваков?» И х…ул таки, и талантливо х…ул! /Делает это до сих пор и попутного ему ветра/. Студентом суриковского института Николай Зайцев в некотором роде тоже , подобно васнецовскому рыцарю стоял на перепутье дорог. Давным-давно был у меня с Колей разговор, довольно случайный. Было начало 80-х. Я ныл, казалось , «в жизни всё неверно и капризно». Хотелось куда-то рвануть из круга лжи, как мне казалось, обступившего меня. Хотелось чего-то эдакого, «в нос шибающего!». Моя беспомощность и глупость не нашла ничего лучшего, как в разговоре жестоко покритиковать своего профессора и благодетеля Алексея Михайловича Грицая. Зайцев, смиренно выслушав мои печали, сказал следующее: «Не знаю, как у тебя складываются с ним отношения, я знаю одно, что если бы не Алексей Михайлович, я бы стал леваком».
Думаю, Коля несколько преувеличил, в каких бы формах он не работал, он просто не мог бы изменить тому , что его естественнейшим образом наполняет. Просто Алексей Михайлович Грицай являл собою достаточно редкое явление в советской русской живописи, когда, занимая иерархические высоты в Академии художеств СССР, он не обслуживал то , чего не разделял, одновременно работал спокойно и успешно, не вставая ни в наполеоновские , ни в дессидентские позы по отношению ко всему вокруг происходящему. Печальная задумчивость грицаевских пейзажей, внутренняя, едва слышимая нитка рахманиновских мелодий наполняющая их, о многом заставляла призадуматься и общение с этим выдающимся художником — философом отвращало от любых форм профессиональной нечестности и лукавства. Среди его ,Грицая, заповедей было и то, что живописный холст , помимо всего прочего может и должен нести и такие качества изображаемой среды , как ощущение и температуры, и влажности, и ветра дуновение . И такая ещё штука — это время…
В полотнах Зайцева и время ведь какое-то своё, внутри картины текущее, не просто время, но время — воспоминание, время — вздох, время — память, время — тикающие ходики, время — старый альбом, время — тихая любовь, время — вечерний свет…
В творческой мастерской были попытки организовать вечерний рисунок. В складчину нанимали натурщицу и собравшись по вечерам, рисовали. Рисункам Зайцева я удивлялся, что они не такие, как у других. «Другие», как правило /все однако ,разные/ рисовали, как мне казалось, възерошивая свои школьные или институтские достижения, вспоминая за что ставили 5, и, вообще, чтоб «было хорошо». Зайцев рисовал то и так, как ему нужно было для его живописных работ. У кого-то получались рисунки , зачастую очень подходящие для учебников и пособий по рисованию, но…
У Зайцева рисунки для учебника наверное никак, но это работы художника, нераздельные с его творческим лицом и напрямую связанные с теми задачами, которые он ставил в своих живописных холстах…
Спросил я как-то давным-давно у Саши Грицая , а он человек и художник был чрезвычайно цельный , совсем не всеядный и достаточно бескомпромисный: «Как тебе Зайцев, у меня из головы не выходят его работы . Хочется чего-то в этом духе.» Грицай через паузу отвечал: «Ну нет, тут не может быть ни соревнования, ни подражания. Знаешь, он особенным образом почувствовал интонации провинциальной жизни. У Коли свой, особенный путь, вот и МОСХовские товарищи никак не могут его встроить в свои привычные рамки»…
Я уже говорил, что в творческих мастерских Николай Зайцев был, как мне представляется, со дня поступления аж до окончания уже сложившимся, полностью определившимся мастером. Не знаю, возможно какие-то новые стороны его творчества раскрылись в нем за время стажировки в мастерских Академии, наверное что-то в нём возростало, что-то шлифовалось, но в целом здание его творческого духа, уже сложилось. Я помню, как он показывал отчётную работу братьям Ткачёвым и А.М.Грицаю. Обычные замечания о тоне, цвете, рисунке и композиции как-то не вязались с его, хоть и реалистическим, но самобытным, особенным подходом к изображению. Однако общая доброжелательность наших академиков разрешилась вопросами, в частности: «Николай, вы композицию выстраиваете как ? Такое ощущение, что вы работаете без эскиза, и детали у Вас нанизываются на композиционную основу уже в процессе работы. Ну что -же, только старайтесь до конца удерживать то ощущение, которое изначально побудило Вас разрабатавать эту тему…
«Время летит, приходит нечто новое, что-то уходит, но остаются сильные, важные впечатления в памяти. Что-то угнетает, а что-то поддерживает в жизни. Поддерживает и то, что среди русских современных художников есть такой великолепный мастер — Николай Зайцев, давно и заслуженно признанный. Хотя , мне представляется, что он ещё не получил того внимания и не занял того места на небосклоне русского искусства, которое ему подобает.